[kingsman fest]

1.6. РПС, Колин Ферт/Тэрон Эджертон
На это фото. Юст Тэрона в отношении старшего и более опытного партнера по съемкам. Сначала просто стремление показать себя, как профессионал, с последующим западанием на Ферта, у которого вообще-то жена и дети, а один сын и вовсе ровесник самого Тэрона. Поэтому постоянные подколки, в том числе и по поводу возраста, приколы и вешание на Колина перед камерами. Как автор разрешит ситуацию — на его усмотрение, но заказчик любит ХЭ

@темы: 1 тур, RPS, выполнено, Colin Firth, Taron Egerton, Colin Firth/Taron Egerton

Comments

[Инпу]

Arli_n_di,
Реал) Пишу сейчас совсем мало, и только ориджи.

[Arli_n_di]

Инпу, удачи в реале и в творчестве)))))

[Инпу]

Тут такое дело) В общем, есть продолжение. Спустя год, да.

Итак, Исполнение №2, часть 21.1/?


* * *
Колин не мог заснуть. Уже вторую ночь подряд, с тех пор, как приехал домой. Конечно, бессонница не была для него новостью. Чем старше он становился, тем чаще его преследовал этот недуг. В своё время он перепробовал всё: от банального счёта овец до сильных снотворных препаратов. Когда дозы начали становиться угрожающими, он отказался и от этого способа решения проблемы, и к таблеткам прибегал теперь только в крайнем случае. Один его знакомый, переживавший в ту пору кризис среднего возраста, как-то сказал: «Смирись, парень. Просто чем дальше, тем больше твой организм не хочет умирать».
Колин тогда всерьёз задумался над этим и пришёл к выводу, что, возможно, действительно что-то глубоко внутри него сопротивляется необходимости тратить драгоценное время своей жизни на сон, каждый вечер соскальзывая пусть в короткое, но всё же небытие.
Но сегодня…нет, это не лезло ни в какие ворота. Его бросало то в жар, то в холод, их с Ливией огромная двуспальная кровать с дорогущим ортопедическим матрасом казалась тесной и какой-то комковатой, и боже! – сколько локтей и коленей у этой женщины? – кажется, его жена по ночам превращается в сороконожку. Колин ворочался с боку на бок, пытаясь найти удобное положение, но всё его тело как будто кололи тысячи невидимых иголочек. Промучившись около часа, он плюнул и встал с постели. Его психотерапевт, которого он посещал одно время по поводу своих проблем со сном, всегда говорил: «Главное правило человека, страдающего бессонницей, - не пытайтесь заснуть!»
Он вышел на балкон, кутаясь в домашний халат, через приоткрытую форточку тянуло ночной прохладой. Испытав невыносимое желание закурить, он вернулся в комнату и в темноте нашарил брюки, в кармане которых лежала почти пустая сигаретная пачка и зажигалка.
Первая сигарета как будто вернула ему способность дышать. Он с наслаждением затянулся, чувствуя, как каждый пузырёк лёгких наполняется кислородом, - и осторожно выдохнул в форточку. Не хватало ещё, чтобы Ливия утром унюхала запах дыма.
Может быть, время снова сходить к психотерапевту? Сделать вид, что просто заглянул на минутку, как к старому другу. Потому что решиться выложить ему всю правду о Тэроне…нет, к этому он не был готов. Хотя, возможно, мозгоправ смог бы успокоить его, хоть чуть-чуть привести в порядок весь этот раздрай в его душе. Этому ведь их учат в их чёртовых колледжах? Носить аккуратную бородку, кивать с понимающим видом, курить сигары…и объяснять, что к чему. Может быть, он просто хотел услышать от кого-то «это нормально»? Нет. Нет, он не хочет слышать это слово, он не хочет даже думать об этом. Он ведь хотел чего-то совершенно противоположного. Он хотел безумия, хотел, чтобы его так закрутило в чём-то, чтобы ни один психотерапевт не помог ему выплыть. Он хотел: «Ты прыгаешь – я прыгаю». Колин даже усмехнулся про себя.
В том-то и дело. Он не прыгнул. Он так и стоит на чёртовой палубе, и всё раздумывает, снимать ли ему ботинки, и насколько холодная вода там, внизу. В то время как Тэрон…уже там.
Он так глубоко задумался, что чуть не подпрыгнул от неожиданности, услышав за спиной:
- Не угостишь?
Ливия стояла позади него, протягивая руку за пачкой, которую он на автомате комкал в руке.
- Ты же не куришь, - сказал он.
Ливия приподняла брови.
- Ты вообще-то тоже.
- Ну, я по крайней мере курил раньше, - сконфуженно произнёс Колин.
- Я курила в колледже, - пожала она плечами.
Колин покачал головой.
- Интересно, - хмыкнул он. – Когда после восемнадцати лет брака ты думаешь, что знаешь о человеке всё…
- Он всё ещё может тебя удивить, - закончила Ливия, усмехнувшись. – В этом и состоит секрет. И только благодаря этому люди могут годами оставаться друг с другом.
Она старалась, чтобы это не прозвучало как вопрос, или, ещё хуже, как мольба. Или как проверка. Она пробовала ногой болотистую почву. Закидывала удочку. Если бы всё было в порядке, Колин одной рукой притянул бы её к себе, целуя в висок, рассмеялся бы, выбросил в окно эту чёртову сигарету и задёрнул шторы, словно отгораживая их уютный совместный мир от темноты за окном.
Но ничего подобного он не сделал. Он продолжал молча курить, и это выглядело, как возражение. Возражение без слов, и это было самое худшее. С возражением, которое оформлено в слова, можно спорить. Возражение, высказанное вслух, означает стремление к диалогу, означает доверие, означает возможность. Но Колин не давал никаких возможностей. Ей? Им? Он не хотел с ней спорить.
Ливия, стараясь не показать, какую глубокую рану нанесло ей его молчание, беззаботно протянула руку за пачкой, которую Колин сжимал в руке:
- Ну, так угостишь?
Колин, выйдя из задумчивости, покачал головой и спрятал пачку в карман халата.
- Не стоит возвращаться к старым дурным привычкам, - сказал он. И, видя, что она хочет протестовать, быстро добавил: - Кроме того, у меня осталась последняя.
- А как же «в горе и в радости»? – шутливо спросила Ливия. – Я не совсем точно помню текст, но совершенно уверена, там что-то было про обязанность делиться последней сигаретой.
Он снова промолчал, даже не улыбнувшись.
- По крайней мере, - она снова протянула руку, - дай хотя бы докурить твою.
Колин стоял, словно не слыша, и вынул сигарету изо рта, только докурив до самого фильтра.
- Я думаю, - сказал он, как будто разговаривая сам с собой, - есть дороги, которые нужно пройти одному.

* * *
Колин стоял на высокой палубе гигантского лайнера и, холодея от страха, смотрел, как далеко внизу знакомая коротко стриженная русая макушка скрывается под водой. Несмотря на огромное расстояние, слышно было очень хорошо. И Колин слышал, как Тэрон продолжал звать его даже сквозь воду. Задыхаясь, захлёбываясь, стуча зубами. Колин чувствовал, что не в силах двинуться с места. Он думал об огромных винтах, вспенивающих воду далеко внизу, словно миксер, взбивающий молоко. Он представлял, как огромные лопасти перемалывают его тело в кровавую кашу. Он чувствовал слабость от головокружительной высоты и хотел крикнуть Тэрону, что ничем не может ему помочь. Но сильный ветер вогнал слова обратно в горло, словно нож. Вопли Тэрона звенели у него в ушах, словно тот кричал не откуда-то снизу, а изнутри его головы. Колин оглянулся назад и увидел, что палуба за его спиной вся сияет огнями. Сквозь собственное имя, гремевшее в ушах, как набат, он слышал звуки музыки, видел танцующие пары. «Зачем он прыгнул? – подумал вдруг Колин, мучительно проталкивая мысль сквозь чужой голос в голове. – Зачем? Мы же не тонем!»
В высокой женщине в шикарном, переливающемся на свету чёрном платье, он узнал Ливию. Она скользила в танце, и разрез на платье почти до самого бедра открывал стройную ногу. С кем она танцует? Высокий мужчина, строгий костюм, седина в волосах. Колин помотал головой, прищурившись. Это был он сам. Только двигался он как-то странно, скованно и неестественно, особенно по сравнению с грациозной Ливией, которая всегда прекрасно танцевала. Он был словно заводная кукла.
Колин снова обернулся к океану – и перед глазами у него, после яркого света, заплясали золотые пятна. Чёрное беззвёздное небо, мрачное и огромное, развернулось над чёрной бездной воды. Но эта чернота была живой. Живой, словно тысячи чёрных кошек, притаились в чёрной комнате, и, даже не видя, можно было смутно ощущать их там, ощущать кожей невидимые и неслышные вздохи тысячи маленьких глоток, биение тысячи маленьких сердец, и тепло их тел…просто как жизнь чует жизнь.
Колин закрыл глаза и шагнул вниз, в темноту.

Удар оказался почти безболезненным, и вода была совсем не такой холодной, как ему это представлялось на палубе. Колин широко развёл руками, пытаясь плыть, но вода и так его держала. Он опустил голову и увидел, как в чёрной глубине, которая на первый взгляд казалась совершенно непрозрачной, как кусок обсидиана, далеко-далеко внизу, так же далеко, как была поверхность воды от палубы лайнера, тянет к нему руки Тэрон. Его глаза, широко распахнутые, полные ужаса, смотрели на него сквозь тьму. Его голос в голове продолжал звать Колина по имени.
Колин попытался нырнуть, дотянуться до него, но чёрная вода выталкивала, как резиновый мяч, проминающийся от нажатия и распрямляющийся обратно. Колин попытался опустить глубже в воду голову, ногу, руку – и обнаружил, что вовсе не плывёт в воде, а лежит на животе на её поверхности, как на надувном матрасе. Он стал барахтаться, биться, но вода мягко принимала его удары, глуша их, и казалось, чем больше он колотит по ней, тем более крепкой и упругой она становится. Колин вдруг вспомнил ту сказку про двух лягушек, угодивших в кувшины с молоком, и как одна из них, барахтаясь, взбила молоко в масло. «Но я ведь хочу утонуть!» - подумал Колин в отчаянии.
Между тем Тэрон погружался всё глубже. Колин снова попытался опустить лицо в воду, раскрыл рот – но вода забилась ему в горло, как комковатое желе. Голос в голове звучал теперь совсем тихо, почти неслышно. Лицо Тэрона словно светилось сквозь чёрную толщу воды, казалось белым, неземным, головокружительно красивым – и страшно юным, не старше Маттео. Глаза его постепенно закрывались.
«Нет! – крикнул Колин, с размаха ударяя кулаком по воде. – НЕТ! ТЭРОН!»
Сиреневые веки на бледном, божественно прекрасном лице чуть дрогнули – и Колин вынырнул из сна с неистово колотящимся сердцем.

Из темноты на него смотрело бледное лицо, и Колин, захваченный чувством, уже потянулся, чтобы схватить за загривок, притянуть, и целовать, жадно, задыхаясь, но моргнул, стряхивая остатки сна, – и увидел, что это было припухшее ото сна, встревоженное лицо Ливии.
- Мне приснился кошмар, - сказал Колин хрипло. Его жена кивнула, закусив губу.
- Всё в порядке? – спросила она нейтрально.
- Да… - Он с силой потёр лицо ладонью. – Я, пожалуй, всё-таки выпью снотворное.
Ливия снова кивнула и, пожелав Колину спокойной ночи, отвернулась к стене.
Колин прошёлся по комнате, успокаивая сердцебиение, несколько раз глубоко вздохнул, подавляя желание носиться из угла в угол, как раненое животное, и снова лёг. Ливия дышала ровно и спокойно.

[Инпу]

часть 21.2/?

* * *
Тэрон. Это имя Колин кричал во сне. И Ливия готова была поклясться, что снилась ему не погоня в шикарных костюмах с последующей дуэлью на зонтиках.
Дождавшись, пока он уснёт, на этот раз спокойно и крепко, она поднялась с постели и, захватив с кресла плед и планшет, спустилась на кухню.
За окном уже светало. Ливия накинула на плечи плед, включила кофеварку, побрызгала себе в лицо ледяной водой из-под крана и уселась за стол, подогнув под себя ногу. И набрала в поисковике: «Тэрон Кингсмен».
Подперев щёку кулаком, она рассматривала фотографии крепкого молодого человека с ещё по-детски мягким и одновременно упрямым лицом. Нежные, пухлые щёки. Жёсткая нижняя челюсть. И улыбка шириной с Ла-Манш.
Среди всего, выданного поисковиком по запросу, Ливия нашла несколько кадров со съёмок, где Колин и этот мальчик были вместе. Колин, по-юношески стройный и из-за этого казавшийся каким-то непривычно-сухим, словно трость проглотившим, был затянут в элегантнейший серый костюм, а мальчик щеголял в дурацких крылатых кроссовках и спортивной куртке.
Взгляд, которым он смотрел на Колина, вонзился в сердце Ливии, как нож. Хотя, судя по всему, разница у них в росте была не такой уж большой, он умудрялся смотреть на Колина снизу вверх, и Ливии казалось, что он вот-вот готов запрыгать вокруг её мужа, как влюблённый щенок.
Кофе горчил нещадно. Ливия, почувствовав, как к горлу подкатывает тошнота, вылила в раковину всю чашку. Она не знала, сколько просидела на кухне, тупо уставившись в экран, и только шум наверху, и топот быстрых ног, сбегающих вниз по лестнице, заставил её выйти из оцепенения, одним движением пальца задвинуть окно поисковика куда-то за край планшета и принять бодрый вид, который полагается иметь с утра матери, которая отлично выспалась и ничуть не обеспокоена тем, что её муж, кажется, влюблён в своего партнёра по съёмкам. «Возможно, влюблён, – поправила она себя мысленно. – В конце концов, в этой стране существует презумпция невиновности».
- Доброе утро, ранняя пташка, - улыбнулась она Маттео. Встрёпанная, как у воробушка, макушка с ворчанием увернулась от её поцелуя, но потом он сам быстро чмокнул её в щёку и уселся за стол.
Она налила ему апельсиновый сок из холодильника, который он любил пить по утрам, и занялась приготовлением завтрака.
Эти привычные, размеренные занятия успокаивали её. В конце концов, думала она, дети – лучшее средство от депрессии. Что бы там ни происходило в её жизни, она по-прежнему должна быть надёжной опорой для них, даже если ей хочется прямо сейчас сесть и развалиться на куски. А это значит – она должна быть надёжной опорой и для самой себя.
Кроме того, все эти мелкие хлопоты как будто заново примиряли её с жизнью. Минуту назад ей казалось, что весь её мир полетел вверх тормашками, как будто кто-то сдул его, как шапку с одуванчика. Вся её жизнь, все повседневные дела в одночасье лишились смысла. Какой смысл может быть во всём этом, если всё это может рухнуть от легчайшего ветерка? Её муж влюблён в мальчишку-актёра, влюблён отчаянно, настолько, чтобы поставить под сомнение их брак, их жизнь, себя, свою ориентацию. Всё вдруг поднялось со своих мест и закружилось, как пыль на ветру, невесомое и бессмысленное, невыносимо лёгкое, не имеющее никакой опоры.
Но как только Маттео явился на кухню и, как ни в чём не бывало уселся за стол в ожидании обычной утренней порции апельсинового сока, всё опять приземлилось на свои места. Ливии даже на секунду почудилось, что она услышала, как грузно рухнул из-под потолка диван в гостиной. Её жизнь и её повседневные дела имели смысл. Да, имели! У неё были сыновья, вся жизнь которых состояла из этих мелких повседневных дел. Все эти заботы, походы по магазинам, списки продуктов, бесконечный список дел в ежедневнике, приёмы у врача, уроки японского или занятия робототехникой, новые роликовые коньки, апельсиновый сок, разговоры с учителями, - из всех этих мелочей она все эти годы вила свою маленькое гнездо, и теперь два снесённых ею яйца, прежде иногда казавшиеся ей грузом, не дающим раскинуть крылья в полную силу, накрепко привязывали её к реальности, не давая со свистом смыть себя в унитаз.
«Вдох-выдох, - говорила она себе. – Шаг за шагом. Взять чайник. Включить кран. Наполнить чайник. Выключить кран. Поставить чайник на плиту. Вот так. А что, если это серьёзно?! Спокойно. Вдох-выдох. Взять разделочную доску. Положить на неё хлеб. Взять нож. Нарезать хлеб. А что, если он никогда по-настоящему не получал удовольствия с женщиной?! Фу, Ливия! Мне стыдно за тебя. Вдох-выдох. Положить хлеб в тостер. Разбить яйцо на сковородку…»
Так, заглушая панические мысли о Колине пошаговым комментированием приготовления яичницы с тостами, Ливия постепенно настолько успокоилась, что даже смогла приветствовать мужа и старшего сына, спустившихся вниз к завтраку, спокойной улыбкой.

[Инпу]

часть 21.3/?

Отправив сыновей в школу, снабжёнными пакетами с обедом и положенным количеством поцелуев и материнских наставлений, Ливия вдруг почувствовала себя настолько измотанной, словно проработала целый день. А между тем, ещё не было и девяти.
- Чем планируешь заняться сегодня? – спросила она Колина. Он помолчал какое-то время. Она уже почти готова была услышать: «Схожу, подам документы на развод». Но он лишь сказал:
- Думаю, мне пора возвращаться на съёмки. Мэтт звонил.
Ливия кивнула.
- Не хочешь дождаться мальчиков из школы? – спросила она будничным тоном.
Он покачал головой.
- К сожалению, не смогу.
- Может быть, хотя бы кофе выпьем? – предложила Ливия. И почувствовала, что говорит так, как будто они чужие.
Колин пожал плечами, и Ливия принялась засыпать кофе в кофеварку.
- Как, кстати, поживает Марк? – спросила она, стремясь найти максимально нейтральную тему для разговора.
- Марк? – рассеянно отозвался Колин. – Кажется, завёл роман.
Ливия чуть не просыпала кофе.
- Что? – изумлённо воскликнула она, оборачиваясь к мужу. – Ты шутишь?
Колин усмехнулся.
- Представь себе.
- Поверить не могу! Он всегда был таким… - она хотела сказать «порядочным человеком», но в последний момент удержалась, - …образцовым семьянином!
- Ну, видно, и на старуху бывает проруха, - пожал плечами Колин. – И чем дольше сдерживаешься, тем фееричнее срыв. Он совсем голову потерял.
- Марк? – недоверчиво спросила Ливия. – Мы точно говорим об одном и том же человеке? Он ведь никогда…
- Знаешь, о чём я думаю? – перебил её Колин. – Это ужасно, когда, достигая определённого возраста, осознаёшь, что больше уже не изменишься. Что уже навсегда останешься таким человеком, который…что бы это ни значило в данном конкретном случае. А ведь так хочется побывать в тех закоулках себя, куда раньше даже заглянуть не отваживался. И тешишь себя мыслью, что ещё способен решиться отправиться туда. Решиться на что-то, чего от тебя никто не ждёт. И меньше всего – ты сам. – Он на мгновение остановился, переводя дыхание. – Ты понимаешь, о чём я?
- Да, - медленно отозвалась Ливия. – Кажется, понимаю. Но если всё время гнаться за тем, чем ты ещё не стал, никогда не будешь счастлив. И, осваивая всё новые земли, рано или поздно обнаружишь, но у тебя нет дома.
- Или твой дом везде, - возразил Колин.
- Это одно и то же! – почти крикнула Ливия. Но, оборвав сама себя и принуждённо улыбаясь, она произнесла: - Но мы ведь говорим о Марке, не так ли?
- Разумеется, - после небольшой паузы подтвердил Колин.
- А чужая душа потёмки. Мы никогда не узнаем, как там на самом деле.
Ливия, волевым усилием замедляя свои движения, полностью сосредоточившись на том, чтобы они казались естественными и плавными, налила им кофе.
- Думаю, я влюбился, - решившись, произнёс Колин. На мгновение ему показалось, что рука жены с чашкой замерла на полпути к губам, а сама Ливия словно окаменела, но он моргнул – и рука продолжила своё движение так же плавно.
- Вот как? – вежливо осведомилась она, чуть-чуть приподняв брови и отпивая глоток кофе. Точь-в-точь английская леди за разговором о погоде. А ведь она, чёрт подери, итальянка! Колину показалось, что она сейчас попросит его передать ей сахар. И точно. – Передай сахар, пожалуйста.
Колин потянулся за сахарницей, и Ливия, так же медленно и спокойно, положила себе в кофе два кусочка и тщательно размешала, позвякивая ложечкой о стенки чашки. Колину, нервы которого были напряжены до предела, показалось, будто звук отдаётся в висках.
- Ты слышала, что я сказал? – уточнил он на всякий случай.
- Разумеется, - хмыкнула она. - Я же не глухая.
И тут же смягчила этот почти резкий ответ чуть насмешливой улыбкой. Её правое колено ходило ходуном под столом, и она незаметно положила на него руку, чтобы прекратить это дёрганье.
Когда она, отпив глоток, поставила чашечку на стол, она даже не звякнула.
Колин почувствовал, что начинает закипать.
- Я влюбился, - сказал он твёрдо, чувствуя себя идиотом и ещё больше злясь на себя за это.
Ливия взглянула на него чуть насмешливо и ласково. Губы её дрогнули, как будто она хотела спросить: «Опять?» Но она лишь вздохнула, словно разговаривала с Лукой, и речь шла о чёртовой Люси О’Брайан.
- Мы ведь уже это обсуждали, - сказала она спокойно. – Тебе не стоило говорить со мной об этом. Я не хочу знать.
- Но ведь это и тебя касается! – воскликнул Колин.
- Каким это образом?
Она смотрела на него, бесстрашная и спокойная, как всегда. Её тёмные глаза были непроницаемыми, точно океанская вода из его сна. Но в этот момент он не ощущал привычного восхищения перед её силой духа. Это он сейчас, с сердцем, выпрыгивающим из груди от ужаса, пытался взглянуть в лицо правде. В лицо жизни. В лицо своим чувствам. А она отворачивалась от этого, мельком бросив взгляд, словно это вовсе не стоило её внимания.
- Если… - он запнулся, мучительно подбирая слова, - если…я приму решение…
- Решение? – переспросила она. – Как те, что ты принимал до этого?
Он сглотнул.
- В этот раз всё по-другому.
- Конечно, - кивнула она. – В этом ведь суть влюблённости. Каждый раз всё совершенно по-другому. Ведь прелесть новизны и привлекает, правда?
Колин сжал кулаки. Пусть он сто раз обдумывал это сам, но слышать это из её уст было унизительно. Она логически объясняла его страсть, и этим уничтожала всю магию, всю стихию, всю неодолимость этого чувства. Колин хотел бы, чтобы она поняла, осознала, поверила, что любовь надвинулась на него, нависла у него над головой, как цунами, захлестнула и поволокла за собой в темноту. И ведь так оно и было… ведь так?
Но Ливия видела его насквозь. И глядела на него этим иронически-ласковым взглядом, и говорила с ним этим насмешливым, чуть ли не снисходительным тоном. И этот тон означал: «Ну, передо мной-то ты можешь не изображать из себя королеву мелодрамы… Мы женаты восемнадцать лет. Я знаю тебя». И даже больше, казалось ему. Она словно хотела сказать, что знает, что он не такой человек. Что он не может быть по-настоящему серьёзно захвачен страстью, оглушён ей.
Она действительно знала его. Знала даже слишком хорошо. Но она знала того человека, которым он пытался перестать быть. А тот человек, которым он хотел стать? Он пока и сам не знал, что это за человек.
Но он знал, что этим своим тоном Ливия убивает его. Усыпляет. Хочет заставить его поверить, что этого нового Колина не существует, что он не станет им никогда. Она пыталась заставить его думать, что всё как обычно. Что нет никакой разницы между его прошлыми увлечениями и теперешним безумием. Что он просто смешон в своих притязаниях на великое чувство.
Вся кровь его вскипела при этой мысли. Ему хотелось орать. Ему хотелось заставить её принять всё это всерьёз. Ему хотелось заставить её принять всерьёз его. На мгновение ему показалось, что он сейчас схватит её за волосы и грохнет лицом об стол.
Её спокойствие оскорбляло его. Он слышал её несказанные слова: «Ничто не может вывести меня из равновесия, а меньше всего – ты». Это было унизительно. В конце концов, прожив с ней восемнадцать лет, он имел право рассчитывать, что способен причинить ей боль. При этой мысли Колин вздрогнул. Разве он хотел ранить её? Он ведь на самом деле хотел прямо противоположного – он хотел причинить ей как можно меньше боли.
Но сейчас, Боже, сейчас он был готов сказать что угодно, сделать что угодно, лишь бы уязвить её как можно больнее.
Он пытался сказать ей, что его мир рухнул. Их мир. Её тоже. Но она лишь смотрела на него непроницаемо-безмятежными глазами, как будто ничего не произошло. Как будто все эти встающие на горизонте ядерные грибы – только плод его воображения. Как будто он не мог, просто был неспособен на самом деле разрушить этот мир. Потому что это был её мир. Он стоял на её плечах. И она смотрела на него, спокойная, невозмутимая, и сильная – Боже мой, какая сильная! Он не мог тягаться с этой силой. Это было ему не по плечу.
Он проглотил детскую обиду, подкатившую к горлу. Постарался успокоиться, чувствуя, что ведёт себя, как подросток. Но в то же время он чувствовал, что Ливия навязывает ему это поведение. Что всем своим видом она показывает ему, насколько они не равны. Как будто она – взрослый, разумный человек, а он – мальчишка-переросток, к чьим глупым выходкам она готова до поры, до времени относиться снисходительно, но если он вдруг забудется – проявить строгость и поставить его на место. На место, с горечью повторил он про себя.
Колин знал, что многие его друзья считают его подкаблучником. Но сам он до сегодняшнего дня совершенно не страдал от этого. Его жена была настолько умна и деликатна, чтобы не обнаруживать свою власть слишком явно, не душить его и не унижать. Она правила твёрдой, но нежной и милостивой рукой, и позволяла ему летать, где хочется… до тех пор, пока он не захотел улететь совсем. И вот тогда она сжала свой маленький кулачок, и он почувствовал, как крепка на самом деле тончайшая, почти невидимая шёлковая нить. «Не ты строил этот мир – не тебе его и разрушать».
Он почувствовал себя одиноким. Гостем в своей собственной жизни. И таким несвободным, как никогда прежде.
Он вспомнил лайнер из своего сна. Вспомнил, как лопасти винтов взбивали океан, точно миксер, превращая воду – теперь он это понял – в студень. Теперь он знал, кто капитан этого лайнера. Знал он также, что этот Титаник – если это был он – никогда не потонет.
Колин смотрел на свою жену. Он всегда знал, что Ливия – сильная женщина. Он также знал, что она сильнее его. Но раньше он восхищался этой силой, а теперь боялся её. Боялся и ненавидел.
- В этот раз всё иначе, - повторил он тихо. Кивнул сам себе, встал из-за стола и вышел из кухни.
Только уже покидая дом, он смутно вспомнил, что Ливия никогда прежде не клала сахар в кофе.

[Security]

Инпу, ААААААА!!!

[dorian mood]

Вот это даааа!!!) Инпу, мы дождались продолжения!!!)) Ура)))) Спасибо!))

[Security]

Инпу, ААААААА!!!

[Ozma.]

Инпу, уважаемый автор, знаете, в тот момент, когда я открыла эту тему и поняла, что именно произошло, за окном начался фейерверк. И он наилучшим образом соответствует моим эмоциям от появления продолжения! Спасибо!

[Iren]

Спасибо, спасибо вам автор!!!!

[Brianna G. *]

Какая приятная неожиданность! Спасибо вам, дорогой автор)))

[Mister Ira]

о да-да-да!!!

[Mister Ira]

о да-да-да!!!

[RinShi]

Аааааааа!!!!!! Продолжение!!!! *радостно бегает по потолку*
Спасибо)

[Lyurika]

АААааААААааааАААААааАА Продолжение

[Ли]

Инпу, о, даааа~
Потрясающее продолжение! Спасибо!

[Инь Ян]

Аааа!!! Да вы что, правда?!?! *поскакал читать, забив на все*

[Инь Ян]

Шикарно! Сколько эмоций! Сильно!
Можем ли мы надеяться, про продолжение уже не заставит нас ждать так долго?

[Security]

Инпу, знаете, мне очень нравится, как вы аккуратно подводите к хэ (очень надеюсь, что к хэ).
нет резких перемен в настроении, всё реалистично: и опасения Ливии, и переживания самого Гарри. нет юношеского: я его хочу - и всё тут! развод!
хоть и проскальзывают "ежовые рукавицы" супруги, но в целом импонирует атмосфера доверия между ними и очень верится, что каждый поймёт поступки и действия друг друга.
безотносительно главного пейринга, очень ценна ваша авторская скрупулёзность в описании сюжета, настроения и поведения персонажей.
спасибо вам огромное за это всё!!! пишите дальше!!!

[Инпу]

Огромное спасибо всем, кто остаётся со мной, несмотря ни на что. Я это очень ценю. Очень.

Инь Ян,

Можем ли мы надеяться, про продолжение уже не заставит нас ждать так долго?

Есть основания предполагать, что следующая выкладка станет последней)

Security,
Спасибо)) Надеюсь, вы не разочаруетесь.

А между тем, следующий кусочек. Как я уже сказала, развязка близка))

Исполнение №2, часть 22.1/?

* * *

Звонок Мэтта, о котором он сказал Ливии, был чистейшей воды выдумкой. В настоящее время снимали сцены без его участия, и Колин знал, что его присутствие на площадке совершенно необязательно. Поэтому он позволил себе ещё целую неделю проболтаться по каким-то отелям, в надежде вернуть себе душевное равновесие. Душевное равновесие, однако, не возвращалось, и Колин почувствовал, что не может вечно убегать. Кроме того, он ощутил, что его отнюдь не двадцатилетний организм уже не выдерживает той концентрации алкоголя, которую он в эти дни поддерживал. Да и тренировки забрасывать совсем не следовало. В его возрасте такие вещи начинали сказываться очень быстро, и в настоящий момент Колин ощущал себя старой скрипучей развалиной. В конце концов, он уже не мальчик и вполне способен пережить встречу с Тэроном лицом к лицу.
Но где-то на второй день после своего возвращения на площадку Колин понял, что Тэрон его избегает. Поначалу-то он сам собирался его избегать и был уверен, что мальчишка начнёт ходить за ним по пятам, требуя объяснений, к чему Колин, всё ещё погружённый в раздумья и так и не ответивший себе ни на один из собственных вопросов, явно не был готов. Поэтому, осознав, что у него нет никакой необходимости прятаться от Тэрона, он был приятно удивлён. Тот вёл себя в высшей степени профессионально, не погрузился в депрессию и вообще ничем не выдавал своего потрясения или обиды. Он, похоже, с головой ушёл в работу, и даже Мэтт был им доволен.
Но когда, осознав тот факт, что за эти дни одиноких размышлений он так ни к чему и не пришёл, Колин почувствовал, что настал момент решительного объяснения – а там уж будь, что будет, - оказалось, что осуществить это не так-то просто. Когда он подошёл к Тэрону и предложил ему сходить куда-нибудь вечером, тот ответил, что, к сожалению, вечер у него уже занят. А когда Колин заметил, что им нужно поговорить, мальчишка невозмутимо возразил, что вовсе не ощущает такой потребности.
Сама по себе такая реакция, в общем-то, была неудивительной. Колин понимал, что мальчик, скорее всего, сильно обижен его внезапным бегством. Мальчик! Колин с досадой оборвал сам себя, чувствуя, что снова безнадёжно запутался. Не то чтобы он планировал, вернувшись, сразу пасть перед ним на колени и поведать о своей любви в проникновенной балладе. Но он хотел по крайней мере быть с ним искренним. Честно рассказать о своих сомнениях. Вообще обо всём. Но как-то неожиданно, сам того не желая, в его обществе, и даже в самых мыслях о нём, теперь, когда Тэрон был рядом, Колин инстинктивно принимал тон снисходительного мудака, который раздражал даже его самого. Чертовски трудно было перестать думать о Тэроне свысока, как о мальчике, который в него влюблён.
Как будто он автоматически перенял тон Ливии и её взгляд на это дело.
«Но ведь я и сам влюблён в него, - думал Колин, - отчаянно влюблён». Эта мысль заставляла его чувствовать себя глупо, как тогда, на кухне, когда он впервые признался в этом вслух. Он говорил себе, что тут нечего стыдиться. Он вспоминал ту ночь, и как он тогда почти потерял голову. Но та ночь теперь казалась безмерно далёкой, и погружённой в туман. Он даже не был до конца уверен, не приснилась ли она ему.
Особенно теперь, после этих слов Тэрона. Удивительными были не слова сами по себе, а тон, которым они были сказаны. Он не был ни обиженным, ни вызывающим. Тэрон не выплюнул ему это в лицо, не пытался его оскорбить. Он был спокоен. Спокоен, чёрт возьми!
Колин чувствовал, что совсем утратил душевное равновесие. Сначала спокойствие Ливии, её оскорбительная уверенность в себе, которая заставила его почувствовать себя таким слабым. Теперь этот мальчишка. Какого чёрта, в конце концов, он не бегает за ним по пятам, не хватает за грудки, не требует объяснений? Куда делась эта дерзость, этот сгусток нервов, это живая ртуть, которые там бодрили Колина, провоцировали и заставляли его чувствовать себя живым? Живым и сильным. Сейчас, когда он лишился этого постоянного вызова, он почувствовал себя растерянным и нерешительным. Он, чёрт возьми, чувствовал себя размазнёй. А чёртов мальчишка ходил задумчивый и равнодушный. Не вызывающе-равнодушный, как можно было бы ожидать, типа всем своим видом говорящий: «Эй, ты! Да, ты! Ты меня вообще не волнуешь! Ни капли! Слышал? Эй, слышал?! Кому говорят?!» Нет, он был…расслаблен. Вот что было самое непонятное. Как будто для него всё давно было решено. Но ничего ведь не было решено, так ведь? Ведь так? Ничего ведь не будет решено, пока он, Колин, не решит что-нибудь?
И куда это, чёрт его дери, он намылился вечером?

[Инпу]

часть 22.2

* * *

- Хорхе, что мне делать? – спросил Тэрон. Он приходил в кафе каждый вечер, и за эти несколько вечеров они с Хорхе успели стать приятелями. Мигель, оскорблённый тем, что Тэрон отверг его притязания, предпочитал вовсе его игнорировать, а Хорхе, не принявший всерьёз давешний порыв Тэрона, решил непонятно почему одарить его своей молчаливой дружбой.
Возможно, он действительно увидел в Тэроне родственную душу, такого же раненного навылет человека. Такого же отравленного красотой.
Может быть, хотя он бы вряд ли в этом признался, он был благодарен Тэрону за то, что тот устоял перед Мигелем. И ему было приятно находиться рядом с человеком, с которым он мог чувствовать себя в безопасности. С человеком, который не претендует на его возлюбленного, и не погружает его в тот ад постоянной ревности, в котором он уже привык жить, изо дня в день со спокойным отчаянием подставляя своё окаменевшее лицо его раскалённым, ядовитым парам. А возможно, ему, кроме всего прочего, всё-таки льстило предпочтение, отданное ему Тэроном. Хоть он и не захотел им воспользоваться.
В любом случае, Тэрона всё это вполне устраивало, и он принял его дружбу с благодарностью. В последние дни он чувствовал себя ужасно одиноким. Не только из-за бегства Колина, хотя это, конечно, разбило ему сердце и уничтожило его веру в человечество. Дело в том, что и от Софи теперь было мало толку. Тэрон был не в курсе, что там у неё происходит, он даже не мог задать ей этот вопрос, она стала попросту неуловимой, но по её счастливым глазам, и по тому, как Марк Стронг внезапно помолодел за одну ночь лет на десять, можно было предположить, что либо они случайно нашли источник вечной молодости, бьющий из бачка гостиничного туалета, либо их отношения таки сдвинулись с мёртвой точки.
Тэрон, конечно, был искренне за них рад, но не мог избавиться от чувства покинутости.
Задумчиво цедя сангрию из бокала, Хорхе смотрел на Тэрона с пониманием и чуть иронично.
- Что делать? – переспросил он, когда Тэрон уже было решил, что он его не слушал. – Разлюбить.
- Что? – Тэрон с изумлением уставился на него. – И это ты мне говоришь?!
Тэрон бросил выразительный взгляд в сторону сцены.
Хорхе усмехнулся.
- Я выбрал свою судьбу. Но последовать моему примеру не пожелаю и злейшему из врагов.
Тэрон любил. И страдал. Но он отнюдь не был меланхоликом по природе. И мысль о том, что кто-то может добровольно избрать страдание своей…профессией, приводила его в ужас. Сидеть вот так, день за днём, устремляя задумчивый взор на недоступный идеал…жребий поэтический, но уж больно унылый. Его деятельной натуре было чуждо это тихое отчаяние, эта покорность судьбе.
- Ну, мне, в общем, тоже кажется, это не для меня, - со вздохом сказал он, стараясь, чтобы эти слова прозвучали как можно мягче. Он вовсе не хотел обидеть Хорхе.
Тот задумчиво кивнул, как будто и не ожидал иного ответа. А потом медленно процитировал:
- Кровавый плач срывающимся тоном, рука на струнах белого каленья, и одержимость, но без ослепленья, и сердце в дар — на гнезда скорпионам.
Тэрона, отнюдь не принадлежавшего к великим ценителям поэзии, поразили эти строки.
- Чьи это стихи? – спросил он у Хорхе.
- Лорки, - ответил тот. И добавил, чуть иронично, как будто боялся, как бы его слова не восприняли слишком серьёзно: - Он для меня – утешение. Я всегда думаю, что раз уж он смог выжить с таким сердцем, то я-то точно смогу. Если, конечно, поблизости не случится франкиста, чтобы меня застрелить.
- С сердцем, отданным на гнёзда скорпионам? – спросил Тэрон, катая слова во рту, как дорогое вино, и жмурясь от удовольствия. Некоторое время он молчал, погрузившись в свои мысли. А потом спросил: - Но разве возможна одержимость без ослепленья?
Хорхе с удовлетворением кивнул, как будто ждал этого вопроса.
- Да, но при вышеупомянутом условии.
- При условии скорпионов?
Хорхе кивнул снова.
- Но почему? – спросил Тэрон.
- Потому что ты можешь бросить свою жизнь к чьим-то ногам, не ожидая ничего в ответ, только в том случае, если эта жизнь тебе не очень-то нужна. Если ты ничего от неё не ждёшь. Поэтому чаще всего безумие – цветок в саду иллюзий.
- Да, - кивнул Тэрон. – Я ведь совершенно серьёзно считал его совершенством.
- Вот в этом как раз лучше понимают ваши, английские поэты. «Я видел красоту, но каждый раз понять не мог, что дурно, что прекрасно», - процитировал Хорхе.
- Но я ведь не перестал его любить, - сказал Тэрон. – Ну, то есть я прямо убить его готов, но всё равно…
- Это только доказывает, - заметил Хорхе, - что ты не всё до конца выдумал. Человек ведь может не быть совершенством, но всё равно быть…изумительным.
Тэрон перехватил взгляд, который Хорхе искоса бросил на сцену.
- Но с исчезновением иллюзий в твоей душе освободилось место, не так ли? – продолжал Хорхе.
- М… - Тэрон нахмурился. – Что ты имеешь в виду?
- Освободилось место для жизни. В том числе – для жизни без него. Ты ведь теперь можешь жить без него, я прав?
Тэрон прикусил губу. Потом выдохнул. И медленно сказал:
- Да… думаю, да. Могу.
- А это, между прочим, обязательное условие, чтобы суметь жить с ним. Так что теперь ты способен и на то, и на другое.
- Но Хорхе! – простонал Тэрон. – Жить без него – это всё равно, что….всё равно, что лишиться руки!
- Да, - философски вздохнул Хорхе. – Тут уж ничего не поделаешь. Но, по крайней мере, вторая останется при тебе.
- Я всё ещё готов, - вырвалось у Тэрона, - не задумываясь, отдать вторую, лишь бы знать, что и для него жить без меня – то же самое, что отрубить себе руку!
- Я знаю, - сказал Хорхе, и голос его прозвучал так мягко, что Тэрон чуть не разрыдался, как школьница. – Но некоторые люди…некоторые люди не способны ослепнуть, и не способны прозреть. Они всегда просят меньше, чем ты можешь дать. Они хотят разрубить тебя пополам, потому что весь ты – для них это слишком много. И да, - он улыбнулся, видимо, вспомнив о том их разговоре под дождём, - они не способны увидеть красоту, даже если она у них под самым носом.
Некоторое время они сидели молча.
- Так что мне всё-таки делать? – спросил Тэрон.
Хорхе взглянул на него с иронией.
- Что делать? Читать английских поэтов, если захочешь ослепнуть, и испанских – если захочешь прозреть. И никогда! - Хорхе назидательно поднял вверх палец, - никогда не увлекаться фламенко!
- Да уж, - пробормотал Тэрон себе под нос. – Очевидно, ни к чему хорошему это не приводит.

В общем, как бы то ни было, а разговор с Хорхе успокоил его. До этого момента он боялся признаться себе в том, насколько сильно он разочарован. Он сжимал зубы и мотал головой, и ему постоянно хотелось бежать куда-то. Он продолжал натягивать эту любовь на своё сердце, как короткое одеяло, как начавшийся отлив, он тянул и тянул на себя свинцовые волны за пенистый край, лишь бы не видеть оголившихся чёрных скал, таких мрачных в своём безмолвии, таких унылых и неприглядных. Ему больно было смотреть на всё это, больно было думать, что его мир, расцветший на мгновение прекрасными садами, теперь такой. Это был мир после Апокалипсиса, и львиная доля его была безрадостной и пустой. Ему не верилось, что он выжил, что он может дышать и жить, но он мог, чёрт побери, и он знал, что должен снова осваивать этот непрекрасный новый мир, и от этой мысли ему хотелось взвыть и броситься обратно в море. На некоторое время желание жить и желание умереть совершенно на равных существовали в его душе.
Его терзала мысль, что всё было зря, что он неудачник, просравший всё на свете, упустивший счастье и любовь, и лучшим доказательством этого был этот самый новый мир, в котором больше не было Совершенства, наполнявшего смыслом и дыханием каждый атом сущего в нём. Это был мир, в котором умерло божество, и весь он теперь казался обезглавленным и мёртвым. Какая радость жить в мире, где не было чего-то большего, способного наполнить его собой? Тэрон чувствовал себя так, словно лишился какого-то органа, и вся его вселенная из-за этого лишилась не просто отдельной части, но целого измерения, в котором он мог её ощущать. И какое-то время он вообще не желал этого признавать. Он был готов закрыть и запереть все двери в своей душе, забиться в самый дальний и тёмный угол и провести там всю жизнь, обхватив голову руками и раскачиваясь, как аутичный ребёнок.
Но, конечно, долго это продолжаться не могло. Хотя в моменты отчаяния Тэрону казалось, что он вполне способен прожить так всю жизнь, ничто не было более противно его натуре. И после разговора с Хорхе, человеком, который как раз способен был провести жизнь, сидя на берегу схлынувшего Великого Потопа, в философском созерцании унылого постакалиптического пейзажа, Тэрон ощутил, что такой глубины смирения ему не достигнуть никогда. Он ощутил в себе способность прекратить носиться по берегу, заламывая руки и умоляя Потоп вернуться и утопить его до конца к чёртовой матери. И начать потихоньку, спотыкаясь и через каждый десять шагов ненадолго впадая в отчаяние, обходить и обживать свои новые владения, в которых он был теперь единственным возможным Богом. И именно он, кропотливо и постепенно, должен быть теперь вдохнуть смысл в каждый его атом.
Сам себе он казался усталым, взрослым и закалённым испытаниями. И именно в таком состоянии его нашёл вернувшийся Колин. Колин, утративший свой божественный ореол, был теперь просто человеком. Человеком, которого Тэрон любил, но на которого больше не мог смотреть снизу вверх. Вид Колина причинял ему тупую, глухую боль, и где-то в глубине души он чувствовал, как угрожающе ворочаются, перекатывая мускулы, словно огромное спящее животное, тёмные воды Потопа. Говорить им было не о чем. Тэрон чувствовал себя так, точно слетал в будущее, прожил там двадцать лет, и вернулся обратно, изменившийся до неузнаваемости, в прежний мир, где к нему всё ещё относятся так, как будто он прежний двадцатипятилетний парень.

[Инпу]

часть 22.3

* * *

На Марка было мало надежды. Вне съёмочной площадки, где он ещё был способен как-то собраться, он ходил, как обкуренный. И улыбался с таким видом, что ему хотелось врезать. Или хотя бы хорошенько встряхнуть. Вид его блаженно прищуренных глаз бесил Колина до крайности. Он тут, в конце концов, не единственный влюблённый, чёрт бы его побрал!
Когда Колин отвёл его в сторонку и спросил, не знает ли тот, какого чёрта творится с Тэроном, тот уставился на него с чуть удивлённым видом, как бы говорившим: «А, это ты? Я и не заметил, что ты вернулся».
- С Тэроном? – переспросил Марк, явно предпринимая серьёзные усилия, чтобы сосредоточить внимание на этой проблеме. – А что с ним, собственно?
- Он меня избегает! – пожаловался Колин.
Марк пожал плечами, видимо, с неохотой, но всё-таки возвращаясь в реальность.
- Ты не думаешь, что это вполне естественно? – осторожно спросил он. – В конце концов, ты сбежал, и…
- Я не сбегал, - возмутился Колин. – Мне просто надо было подумать.
- Об этом я и говорю, - спокойно ответил Марк.
- Ты – последний человек, который имеет право меня осуждать, - холодно произнёс Колин. – Я думал, уж ты-то сможешь понять. Ты в таком же сложном положении.
- Я никуда от него не бегу.
- О, да, - язвительно произнёс Колин. – Ты способен взглянуть в лицо своим демонам! Хотел бы я посмотреть на тебя, когда ты решишься рассказать всё Лайзе!
Повисла пауза. А потом Марк ответил:
- Я уже ей рассказал.
Колин на мгновение лишился дара речи.
- Ты…что?!
Марк пожал плечами, не глядя на него.
- И что она сказала? – спросил Колин.
- Ну, ты же знаешь Лайзу, - хмыкнул Марк. – Она заявила, что просто счастлива от меня избавиться. И чтобы я пока не давал официальных объявлений в прессе, потому что, если армия её поклонников прознает об этом, они житья ей не дадут, а она пока не решила, кому из них отдать предпочтение.
- Ох, Лайза… - Колин закрыл лицо ладонью, пряча улыбку.
- Да, - вздохнул Марк. – Я всё думал, как бы смягчить для неё удар, а в результате сам чувствовал себя дураком. Я пытался убедить её, что всегда был ей верен…а она заявила, что я идиот, и у неё, по крайней мере, хватило ума все эти годы наслаждаться жизнью в компании сорока любовников.
- Я надеюсь, хотя бы не одновременно? – спросил Колин, стараясь сохранить непроницаемое выражение лица.
- Я почёл за благо не уточнять.
- Разумно, - одобрил Колин.
- Это ещё не всё, - заметил Марк. – Под конец она сказала, что, пока есть время, необходимо обсудит деловые вопросы, и осведомилась, какую сумму алиментов я считаю уместной в данном случае. И когда я забормотал что-то на тему того, что готов отдать ей и детям последнюю рубашку, она была крайне удивлена и сказала, что имела в виду, что это она будет платить алименты, потому что не думаю же я, что она позволит мне скинуть на неё детей и упорхнуть в новую жизнь налегке. Нет-нет, заявила она, раз уж я решил её бросить, будет справедливо, если эта ноша ляжет на мои плечи, а она, мол, счастлива избавиться от престарелого мужа и двух надоедливых спиногрызов и, наконец, зажить полной жизнью свободной женщины в самом расцвете лет.
Под конец этой тирады Колин уже смеялся в голос. Когда он, наконец, снова смог говорить, первым его вопросом было:
- А что сказала на это Софи?
Марк тяжело вздохнул.
- Она спросила меня, где были мои глаза, и как я мог оставить такую шикарную женщину ради неё.
Колин сочувственно поцокал языком.
- Как я вижу, дружище, - заметил он, - ты выбираешь женщин примерно одного типа.
- Да уж, - протянул Марк. – Очевидно, жизнь меня ничему не учит.
Он посмотрел вдаль.
- Не жалеешь? – спросил Колин серьёзно.
- Жалею, - пожал плечами Марк. – Но что поделаешь, по-другому ведь нельзя. Она была отличной женой, и самым лучшим на свете другом…до того, как я встретил Софи. – Он улыбнулся, не без горечи. – Если хочешь прыгнуть, приходится отпустить край.
Колин вздрогнул.
- Но деревья тянутся к солнцу, цепляясь корнями за землю, - возразил он. – И растут в обоих направлениях.
Марк посмотрел на него.
- Ну, деревья да, - согласился он после паузы.
Повисло неловкое молчание, которое нарушил Марк, сказав с комическим отчаянием:
- Я думаю, она ещё заставит меня праздновать развод.
- Я бы не удивился, - хмыкнул Колин.
- Ты только представь, - сказал Марк. - Все эти люди, поздравляющие её с тем, что она от меня избавилась. Её замужние подруги, дерущиеся за букет…
- Нда…дела… - пробормотал Колин, проводя рукой по волосам. В глубине души ему было обидно, что Марк так легко отделался.
- Что Мэтт? – спросил он, стараясь не поддаваться этому чувству. – Ты ему сказал?
- Нет, конечно, - поднял брови Марк. – Он и так знает. Ты же в курсе, Мэтт на этой съёмочной площадке – почти как директор Хогвартса. Стены с ним разговаривают.

[Security]

Инпу, сравнение с директором Хогвартса

Очень порадовала часть с Марком. Все-таки его жена - прелесть!

Очень жду дальше

[Сара Хагерзак]

Инпу, ай, ай, вот так уедешь на море - а тут прода!
(облизывается, собираясь читать)

[Инпу]

Security,
Спасибо)
Честно говоря, мне не очень нравится, когда в историях с любовными треугольниками жёны или подруги главных героев изображаются бездушными стервами, от которых героям только и остаётся, что бежать в распахнутые объятия тех, кого им предназначил автор) Всегда чувствую, что что-то тут не то) И я очень хотела, чтобы в этой истории всё не было так однозначно.

Сара Хагерзак,
Вот так выложишь проду - а все читатели разъехались на моря) Спасибо, что читаете, очень вам рада.

[Инь Ян]

Ах-ах-ах, вечер обещает быть приятным! Скорее бы прошла тренировка, дабы припасть!

[Atia]

Поплыл Колин))) Ребятам надо поговорить, причем срочно)
Спасибо за чудесное продолжение, дорогой автор!

[Ли]

Инпу, чудесное продолжение!
Очень здорово и живо показано то, как рушится привычный мир и собирается заново новой картиной.
Прекрасный Марк! И рассудительный Тэрон! И Колин, с претензией на уникальные переживания! Спасибо, автор, вы сделали мне день!

[Инь Ян]

Есть основания предполагать, что следующая выкладка станет последней)

Это и радует, и печалит одновременно

[Инь Ян]

Есть основания предполагать, что следующая выкладка станет последней)

Это и радует, и печалит одновременно