[kingsman fest]

7.15. Гарри уполз. Воспоминания о бойне в Кентуки. «Это был лучший момент в моей жизни». Жажда повторить.

@темы: не выполнено, 7 тур, Harry Hart

Comments

[silverspoon]

Дорогой заказчик, простите меня за это баловство и неполное соответствие заявке - и спасибо вам!
Вероятен ООС, легкий мудак!Гарри и жирный, как я сам, намек на мерлихад.

Исполнение 1, 2300~ слов

— Прости мне тривиальность того, что я сейчас тебе скажу. Это настолько очевидно и избито, что я не возьму с тебя денег за… сеанс.
— Тебе стоило бы брать с нас всех деньги, мой друг. Все эти годы. Временами я гадаю, что ты лично вообще имеешь со всего этого изнуряющего опыта работы с нами.
Гарри приятен в общении, как никогда, и от этого неуютно. Мерлин заваривает чай, он разливает сам, наклоняет чайник под правильным углом, струя ложится по идеальной параболе, пар, вьющийся над подносом, аккуратен и акварелен, коллекционный костяной фарфор ложится в руку, как суточный птенец какой-то птицы; Мерлин боится сжать чашку слишком сильно и скучает по своей грубой керамической кружке, которой при желании и необходимости можно кого-нибудь убить.
Фарфоровой чашечкой тоже можно, и эта мысль некстати догоняет Мерлина, как маньяк в переулке, ловко пережимая горло и запечатывая рот. Он не сразу находит нить беседы и даже не винит себя в том, что поспешно отставляет чашку на блюдце и поднимает глаза на Гарри.
— Вот о чем я, Гарри. Ты непохож на себя. Это скажет тебе кто угодно, прежде всего — ты сам. Ты не в себе.
— Полагаю, для моей ситуации это вполне ожидаемый исход, — Гарри отпивает чай, едва касаясь края губами. Мерлин снова берет свою чашку в руки и вспоминает, что не предложил Гарри сахара.
Отповедь Гарри звучит как подготовленный ответ отличника, но сегодня Гарри чертовски неправ. Для своей ситуации — только он мог подобрать такой заместительный синоним слову «ебаный Ад», — Гарри выглядит точно неподобающе.
Гарри выглядит великолепно. Отдохнувшим и выспавшимся. Как человек, которого ничего не тревожит, абсолютно здоровый и цельный. Его не портит сеточка швов, разбегающаяся веером от виска ко лбу и исчезающая под отросшими волосами.
Мерлин рад видеть его таким. Его лишь слегка не устраивает ряд мелких, но досадных, как хлебные крошки в постели, деталей, которые вкупе создают определенно четкую картину, видимую, будто работа Ван Гога, лучше всего издалека, с расстояния в пять шагов.
Гарри выглядит счастливым. Он познает жизнь заново, как будто пересек для себя некую черту, за которую не хочет возвращаться. Как человек, перенесший операцию на зрение и впервые увидевший мир.
Это было бы нормальным, но это была не первая клиническая смерть Гарри и его кома. Не первая смерть Гарри. И точно не его первое убийство. Убийства.
Гарри выглядит спокойным, он предупредительно бережлив к миру вокруг, к людям вокруг. Он горько раскаивается о том, что был резок с Эггзи перед тем, как улететь в Кентукки. Он искренне сожалеет, что не имел возможности видеть своими глазами, как его мальчик спасает мир. Он сокрушается о том, что не застал жутковатого триумфа ума и чести Мерлина над саботажем в организации. И немного, совсем немного — но в истинности его чувств сомневаться не приходится, — он жалеет об Артуре и стыдится того, что, зная о том, каким ублюдком был Честер Кинг, не заподозрил в нем ни на секунду способности предать их общую сказку, историю, убежище, последний приют сумасшедших, верящих в добро за слишком высокую и единственно верную цену. Гарри жалеет, что пропустил слишком многое. Гарри жалеет, что не мог ничем помочь своим друзьям и коллегам. Гарри говорит множество нужных им всем, как воздух, правильных слов над могилами Борса, Ивейна, Ламорака и Тристана, и столь же правильно убито, скорбно и потерянно молчит над гробом Артура. В нем нет ни ноты фальши, ни секунды лицемерия, Гарри побывал в Аду и вернулся оттуда до странного очищенным и светлым.
Гарри не теряет больше силы и время на ненужные слова и паузы, и просто крепко обнимает Эггзи, при первой же возможности, как только возвращается с того света. Наблюдая за этой сценой в палате, Мерлин нисколько не сомневается, что Гарри мог решить вернуться исключительно с этой целью. Не искупать грехи, нет. Доделать недоделанное. Высшая степень болезненного перфекционизма.
Гарри обнимает его следующим, дернув к себе за церемонно пожатую руку, и Мерлин закрывает глаза, обнимая его в ответ, слушая, как пищат медицинские приборы. Тогда он впервые откладывает неприятные разговоры на потом — впервые за свою карьеру.
И теперь не может к ним вернуться.
Но Мерлин пытается.
— Гарри. Избавь меня от необходимости напоминать, кто мы друг другу, и себя от усилий и ужимок праведника.
— Как прикажешь, — Гарри пожимает плечами и опускает чашку на блюдце, медленно обводит пальцами острый край и зачем-то растирает это ощущение между большим и указательным, как будто крошит мелкую соринку, сухой лист. — Требуя от меня искренности, тебе стоит чуть более четко формулировать свой вопрос. Если, конечно, ты хочешь задать вопрос. Может, у тебя просьба, мой друг?
— Может, просьба у тебя? — Мерлин мучительно медленно переваливается через край, он давно не умеет, не позволяет себе срываться и взрываться, и поэтому его голос остается ровным. Гарри знает его больше тридцати лет, поэтому он улавливает перемену в настроении Мерлина мгновенно, следя за выражением глаз и тем, как Мерлин сжимает чашку.
В этом много откровенности, недопустимой в их работе, но возможной лишь между старыми друзьями.
— Чего ты хочешь, Гарри? Что мне сделать, чтобы успокоиться по твоему поводу? Чтобы я перестал нанимать и увольнять штатных психологов, отсылать Гавейна в ебеня, лишь бы он не выносил мне мозг из-за твоего душевного здоровья? Чем мне тебе помочь?
Гарри улыбается, покачивая блюдце, рассматривает чаинки на дне чашки.
— Хотите поговорить об этом? — бессильно добавляет Мерлин и трет глаза. Ему хочется крепко выругаться, но Гарри перестало пронимать и приводить в восторг даже это, причем давным-давно.
— Да, — Гарри перестает улыбаться, резко, без перехода.
На его лице эмоции всегда сменяются внезапно, без промежуточных кадров и состояний, как маски, и если знать Гарри достаточно хорошо, раскадровку все же можно отследить, и именно в этих промежутках между масками Гарри бывает по-настоящему страшен, уродлив, или действительно красив.
— Да, Мерлин. Хочу. Поговорим. Говорить начнешь ты, если тебе несложно, а я буду слушать и спрашивать, и подам какой-нибудь знак, когда с меня будет достаточно. Давай выдумаем, скажем, стоп-слово, такое, чтобы я — или ты, — мог произнести его, даже будучи не в состоянии произнести что-то еще. Если ты не будешь уверен, что я хочу остановиться. Как в том клубе в Сингапуре в девяносто восьмом году. Что это было за слово?
— «Покаяние».
— Серьезно? Не оксфорды, не броги, не имя Артура?
— Мы выбрали что-то, что ни ты, ни я не могли бы сказать в том состоянии. А могли мы многое.
— Как скажешь, — Гарри до отвращения верен себе — вежлив и мягок. Обманчиво уступчив и приятен в общении.
Мерлин смотрит на чайную пару в его пальцах.
— Итак. Говоришь ты, стоп-слово — «покаяние». Скажи мне, Мерлин, что для тебя покаяние, как человек, который лучше прочих знает последствия своего выбора, как человек, который не ищет оправданий своим поступкам и решениям, потому что они у тебя всегда есть? Или нет. Не оправдания. Причины. Расскажи мне, что чувствует человек, активирующий импланты в головах сотен избранных, и каково это — вдруг вспомнить, нет, всегда знать, что ты половину из них знаешь лично, и на две четверти из них однажды работал.
— Я думал о том, что у старушки Элизабет были двое собак. И кто станет о них заботиться. И не распространяется ли эффект симок на животных. Хотя ответ был очевиден, конечно, нет, — Мерлин разливает чай снова. Его руки не дрожат, а голос ровный и громкий. Говорить об этом неожиданно легко.
— Я помнил о том, что у старушки Элизабет были дети и внуки, племянники и племянницы, и задумался, всех ли их попытались уберечь тем же способом.
Он протянул руку за чашкой Гарри, и тот показал два пальца. Две ложки сахара. Конечно.
— Я также думал о том, что, может быть, в моем действии слишком много личного и мало общественного. Шкурный интерес, которому я никогда не изменял, но я могу оправдать себя тем, что от супружеской жизни с ним никогда не получал удовольствия. — Мерлин подает Гарри его чашку, берет свою, обжигает губу слишком горячим чаем и шипит, отстраненно гадая, какого черта он попал на эту неуместную исповедь, которую должен был слушать сам, а не вываливать, не прикрываясь ничем.
— Испытываешь ли ты чувство вины за то, что сделал?
— Я избавил мир от кучи людей, которые преувеличили свою важность для этой жизни. Уверен, тебе известен парадокс евгеники. Как только тебе приходит в голову мысль о том, что некоторые люди не заслуживают жизни, то первый кандидат на вычистку — ты сам.
— Тебе пришла в голову именно эта мысль, — вежливо замечает Гарри и неторопливо пьет свой чай, вынув из него ложечку.
Ложечка, чашка, блюдце — все выглядит в руках Гарри оружием, и Мерлин соврет себе, если скажет, что к этому можно привыкнуть. Нет. Не теперь точно.
— Да, — тихо говорит Мерлин. — На секунду я решил, что я был лучше. А потом я решил, что Эггзи точно стоит их всех. Кроме того, мне совершенно не нравилась мысль о том, что я буду безоружен, когда в меня выстрелят из ракетной установки. Или что я не смогу выжить в условиях глобальной катастрофы. Меня учили другому.
— Нас учили не выживать, Мерлин. Убивать. Самый важный урок — последний. С собакой. Осознание необходимости. Не оправданности.
— Покаяние, — тихо говорит Мерлин, и Гарри с готовностью кивает:
— Спасибо. Ты молодец. Теперь я буду говорить. Я скажу тебе одну вещь и отвечу на все вопросы. Кричи, если будет нужно. Если будет слишком плохо, или слишком хорошо…
Мерлин закрывает глаза и видит, как Гарри дробит чей-то висок корешком потрепанной Библии.
— Итак. Что хуже, Мерлин — не испытывать раскаяния, или безупречно изображать его, чтобы остальным было спокойнее?

[silverspoon]

— Это вопрос, — замечает Мерлин. Гарри, — он слышит это, слышит шорох ткани, — пожимает плечами:
— Это ответ, предвосхищающий все твои вопросы. Могу добавить, что для меня инцидент в Кентукки был как экзамен, что-то вроде докторской диссертации в нашей работе. Нас учили убивать, я продемонстрировал то, чему меня хорошо учили.
— Можно ведь просто сворачивать шеи. Быстро и безболезненно, — Мерлин говорит это, понимая, что сорвался в усталый шепот. Гарри отпивает чай.
— Можно. А можно вообще все свалить на внешние обстоятельства, которые были вне моего контроля. Можно искать повод, сотни поводов, неотличимых от оправданий, железных и безупречных.
— Но джентльмен так не делает, да?
— Если это необходимо — отнюдь. Я же не испытывал в этом необходимости, но я не мог отказать следствию, тебе, психиатрам, Эггзи. Не имел права. Но мне самому, Мерлин, с лихвой достаточно причин, не поводов. Я же не Вторую Мировую начал, боже правый!
— О, нет, — Мерлин смеется и открывает глаза. Гарри улыбается:
— Могу я попросить еще чаю?
— Разумеется, — Мерлин протягивает руку, но Гарри не спешит отдавать ему свою чашку. — Так… что ты чувствовал?
— Ты знаешь, — скучным тоном говорит Гарри. — Желание, тут же встреченное сотней возможностей. Нет ничего приятнее, чем иметь шанс исполнить любой каприз сразу, здесь, сейчас.
— То есть, Валентайн чуть не сделал всех нас тут счастливыми, да? — Мерлин разжал пальцы, и его тонкая чашка, всхлипнув, разлетелась по паркету белыми и розовыми осколками. Гарри отставил свою на столик, откинулся на спинку дивана и положил ногу на ногу.
— Признайся себе кое в чем, друг Мерлин, и отъебись уже от меня, сделай милость.
— Нет, — Мерлин качнул головой. Гарри чуть кивнул, поджав губы:
— Да. Ты был счастлив, нажимая на кнопку, и после был счастлив выжить и выиграть.
— Нет.
— Да, Мерлин, да, — просто говорит Гарри, и, господи, спасибо, он хотя бы не улыбается. — Это был самый счастливый день в твоей жизни. У тебя были причины, тебе не нужен был повод, у тебя были возможности и волшебная палочка. Ты оказался в результате на коне, ты отлично выглядел, разве что не слишком приятно пах, но так, пожалуй, пахнет всякая победа, мы люди привычные…
— Хватит, — говорит Мерлин, и Гарри откидывает голову на спинку дивана:
— Кричи громче, если хочешь, чтобы я услышал... У меня тоже были причины. Я был зол на Эггзи, мне нездоровилось, потому что я плохо спал ночью и утром нервничал из-за проваленного испытания с собакой. Это был мой лично провал прежде всего. Я боялся, что, случись что-то раньше, Эггзи оказался бы еще большим идиотом, чем его отец. Я боялся того, что меня ждало в Кентукки, нельзя привыкнуть к неизвестности, сколько ни спасай этот сраный мир, и ты это знаешь.
— Гарри.
— Стоп-слово, Мерлин, с твоего позволения. Наконец, я давно и отчаянно нуждался в отпуске, забыл принять таблетки, прописанные мне после комы, испытывал, чего греха таить, не совсем христианское, но весьма патриотичное презрение к католикам и был несколько раздражен выбором темы для проповеди. Ты знаешь, я не из тех, кто лезет со своим уставом в чужой монастырь. Но причин набежало уже сколько?..
— Я понял.
— Добавь сюда то, что я никогда не отличался терпением. Но грешил терпимостью. Я ответил на твой вопрос? Ты ведь не о лучах Валентайна желал услышать? Не о семи смертных грехах? Не о полной потере контроля? Ты в курсе, сколько на самом деле необходимо концентрации, чтобы попасть движущейся цели в сонную артерию тупым предметом? Что попадание в цель из пистолета требует сосредоточенности даже после долгих лет опыта и затруднительно в возбужденном эмоциональном состоянии? Что точки на теле, попадание в которые летально, сложно припомнить навскидку, если действовать инстинктивно? Как думаешь, придет ли в голову безмозглому овощу раскрутить пистолет и зарезать человека его частями?
— Покаяние, — говорит Мерлин. Гарри замолкает, глядя в потолок. Мерлин добавляет: — Боже, Гарри…
— Мне не снится это, — голос Гарри чуть хрипит. — Ни разу с тех пор. Я не пугаю своего психоаналитика. Не держу топор под подушкой, Мерлин, не пью успокоительное.
Мерлин качает головой и поправляет очки. Гарри продолжает, прочистив горло:
— Мне ни разу не хотелось изменить случившееся. Там не было способов переиграть. И то, что у меня не было еще и желания, оставь только на моей совести, хорошо? Как и мое желание время от времени увлеченно и на полной громкости пересматривать ту запись в дни, когда наш юный Гавейн стреляет не в цель, рискуя своей головой без особого повода, или когда мне приходят коммунальные счета, или мудак Агравейн рассказывает на общем собрании про свою подагру, или Тори снова пытаются продвинуть своего никчемного кандидата на место премьера…
Они молчат долго. Наконец, Мерлин выпрямляется, откашлявшись и глядя на чашку Гарри, замершую на самом краю стола.
Они оба знают больше пятнадцати способов убить друг друга этой чашкой.
— Где бы ты провел отпуск?
— В Израиле, — говорит Гарри, не задумываясь ни секунды. — В камере в колонии общего режима. В приятной компании ящика водки и пятерых негров. Пожалуй, я также нашел бы применение паре наручников и томику Ремарка.
Мерлин смеется, закрыв лицо руками. Гарри говорит:
— Можно мне еще чаю?
Мерлин смотрит на него и думает о том, что Галахад выглядит просто великолепно. Галахад снова мягко улыбается, приоткрыв глаз и лукаво глядя на Мерлина:
— Я должен тебе денег за сеанс? Позовешь санитаров?
— Не будь идиотом, — усмехается Мерлин.
Мерлин мечтает о своей сотне причин и одном поводе.
Мерлин отчаянно хочет в отпуск.

[silverspoon]

очень здорово!
мне понравилось
не заказчик

[Идзуми Файрас]

Автор, это было прекрасно
Мне вот даже добавить нечего, честно.
восхищенный заказчик

п.с. можно я себе эту цитату под аватарку утащу?

Как только тебе приходит в голову мысль о том, что некоторые люди не заслуживают жизни, то первый кандидат на вычистку — ты сам.

[Arli_n_di]

здорово

[silverspoon]

silverspoon, ааах, спасибо вам огромное, автор рад это слышать!
Идзуми Файрас, ДОРОГОЙ ЗАКАЗЧИК.
Спасибо вам за эту прекрасную заявку, я был счастлив упороться в одной волне, и рад, что оно вам зашло!
Можете забрать все, что хотите, оно ведь ваше)
Arli_n_di, спасибо вам!
Не грустите, мы ведь в фэндоме тлена и упороса, у нас иммунитет

[Идзуми Файрас]

автор, может откроетесь в личку?))

[Kyokka Suigetsu]

Вау! Отлично!
Честно, сначала показалось, что Мерлин какой-то слишком уж впечатлительный у вас, но последняя строчка отмела все сомнения. Потрясающе!

[Гость]

Просто желал указать я счастлив я пришел на вашем веб-сайте!

Посетите также мою страничку

occufr.ourproject.org/w/en/o/index.php?title=Co... услуги по открытию счетов в иностранных банках

33490-+