анахронизмы косяками, сомнительные отсылки ими же, простите, простите т_т
исполнение 1, часть 1/1, ~1000 слов читать дальшеСквош по пятницам, Стрэнд по понедельникам, обход по коридорам с фонарем на длинной ручке – раз в четыре дня, иногда – чаще, если старосты всех групп патрулируют вместе. Спокойное предместье, тихая гавань, а для того, чтобы мальчишки не расслаблялись – указка в сжатом кулаке и хлопковое белье.
Учите азы.
Они учат.
Герундии ровной колонной высятся на листах – не то колонна солдат на параде, не то та, что поддерживает арочный свод на площади Восстания. Решиться на восстание невозможно, военная тактика, мистер Харт, это Одиссей, встающий на щит под стенами Трои, а потом пускающий свой шанс вернуться к семье на троянского коня, а не четверо юнцов, спускающихся из окна по стволу кипариса.
Вечный девятнадцатый век, словно вовсе не наступал двадцатый, время замерло в стазисе, не отдавая и секунды для жизни. Стазис, Персиваль. Застой. Нет, я не охарактеризовал бы этим словом Германию тридцать восьмого, садитесь, пожалуйста, два часа отработки после занятий.
Тридцать восьмой от них еще дальше, чем начало двадцать первого века. Голубая кровь и белая кость, вечные пограничники – держите свои традиции на грани между консерватизмом и кровосмешением, да-да. Античная литература по вторникам. А современная – последним уроком в пятницу, когда запах ранних яблонь вместе с солнцем колотится прямо в сверкающие чистотой окна.
Гарри – едва ли будущий рыцарь и честь короны, скорее коронованный бастард, но не потому он не может найти себе места за общим, скорее овальным, чем круглым столом (впрочем, он никогда и не был круглым, Персиваль, продолжайте учить азы). Словно Гарри единственный, кого неотступно царапает это желание, горькое, схватывающее дыхание, как первый в жизни бокал скотча – встать посреди шумного зала и закричать, что лучший фотограф из нынешних – Карл Ван Вехтен, да и тот умер, а вы когда-нибудь рождались, господа?
В классе живописи на стенах висят литографии времен французской революции. Преподаватель, поклонник скорее Гибера, чем Гегеля, смеется, называя само существование класса живописи «причудой Артура».
Чай по утрам, вечером – черный кофе, перекатывающийся выверенной горечью по языку, варить правильный кофе, господа, такое же искусство, как выбор правильного скотча… или правильного мартини. Персиваль открывает дверь после отбоя, в эту ночь очередь Гарри идти в обход, а значит, бояться им нечего, и некого, нетрезвым юнцам сам черт не страшен.
По-турецки на узкой койке, прислонившись затылком к стене, молчаливо уткнувшись в том то ли Юнга, то ли Юнгера – Мерлин. Вероятно, его пригласил Кей, авантюра в вашем духе, сэр. Да замолчи, Гарри, лучше выпей, вот что.
У Мерлина еще меньше шансов быть принятым за своего, чем у Гарри, безродной собаки, принятой по квоте; сквот – вот то самое слово, это сквот хиппи, а не вечеринка после отбоя, господа; да где вы видели хиппи, мистер Харт, на черно-белых фотографиях в утренних газетах?
Хочется чувствовать силу и юность, а получается только ощущать горлом несуществующее стеклянное крошево. Откроешь рот – стекло прошьет гортань, и прощайте, Гарри Харт, прощайте, Галахад.
В коридоре пахнет чем-то сладким. Не химический запах аэрозоля для стекол, или полироля, или пропитки для тонкого сукна их формы, но ошпаривающий ноздри, настоящий, травяной. Мерлин нервно ведет плечами, оглядываясь, и выкидывает что-то прямо в окно. За окнами луна серебрит кроны вековых деревьев, а у входа в парк, за которым начинается темнеющий вдалеке лес, – азалии и маки, покуда хватает глаз.
Бог весть, как Мерлин оказался ночью в комнате Персиваля, и Бог же ему судия. За дубовой дверью сдержанный шум, правильный мартини разливают в стаканчики для зубных щеток. Закрытая школа старательно пытается быть казармой, но сбоит на столовом серебре. Еще неотвратимый, критический, неизбежный сбой – Мерлин, его спина под тонким свитером, простые белые пуговицы на застегнутом под самое горло воротнике рубашки; застегнутый, застигнутый, словно олень в свете фар. Мерлин отворачивается. Сладкий запах плывет в воздухе, смешиваясь с запахом состава, которым по вечерам с широких рам стирают полупрозрачную пыль.
Если Гарри просто безроден, то беда Мерлина в том, что он – дитя последней сохранившей свою память семьи на всем континенте, дитя забитованного, забинтованного, забитого пробками и мексиканцами Нового Орлеана. Внимательный, безъязыкий, хмурый, дистантный, далекий от всего, что является костяком жизни для всех, кто вокруг. Джеймс приоткрывает дверь, пару мгновений хмуро глядя им в спины, а потом улыбается с каким-то непристойным намеком, от которого зуд поднимается от пальцев рук к костяшкам; Мерлин этого не видит. Он не считывает таких вещей вовсе.
– Харт, – он говорит, – Харт – как сердце?
– Скорее… – Гарри теряется, приходится взять паузу, коротко облизнуть губы, опереться ладонями о подоконник, хмуро глядя на собеседника, – как «олень». Учи азы.
Мерлин щурится, и свет ложится на стекла очков в тонкой оправе так, будто он и впрямь стоит ночью посреди опустевшей трассы, пыльного, богом забытого междугороднего перегона, и навстречу ему мчится грузовик.
– Дурацкое словечко, – он щелкает пальцами, мельком оскорбляя его с абсолютно серьезным непроницаемым выражением лица, – это могло бы быть «больно», или «жестко», но…
Незаконченная фраза повисает в воздухе еще одним непристойным намеком, и это чуть больше, чем достаточно для того, чтобы просто мельком пощекотать нервы.
Из-за дверей доносится смех, зато никакого звона, стаканчики для зубных щеток, в отличие от баварского хрусталя, к тому не располагают.
На подоконнике у локтя Мерлина все еще лежит книга – и это все-таки Юнг, не Юнгер. Гарри вспоминает, как когда-то на занятиях он пожимал плечами, говоря о Фрейде – не стоит доверять тому, кто так обошелся с Эдипом, сэр. Если, конечно, вы не фанат бессмысленной жестокости. Книжный червь. Гик. Эмоциональный диапазон на уровне больных синдромом Аспергера. Гарри потирает веки кончиками подрагивающих пальцев. Мерлин вообще не смотрит в его сторону.
За дверью кто-то все-таки негромко включает музыку. Даже не барочная опера – всего-то Аструд Жилберту. Странно думать, что они взрослеют, не успев вырасти. Страннее только понимать, что где-то за гранью ежедневной муштры и утренних пробежек грозит разразиться шторм, а десяток поэтов и писателей пытаются переписать патерик, где-то начинается холодная война, а где-то образуются новые горячие точки. Мерлин медленно поворачивает голову, глядя едва ли в глаза – скорее в переносицу, и хмурится, закусывая губу.
Утром и с гудящей головой приходится идти на занятия, Персиваль уходит, сказываясь больным, следом за ним отправляется в комнаты Джеймс, и под конец в классе живописи из всех участников ночной вечеринки остаются они двое – Гарри и Мерлин, Мерлин и Гарри. Мерлин раскладывает на цветовые схемы полотно Уотерхауса. Гарри быстро, в манере экспрессионистов, набрасывает соцветия полевых маков, впрочем, чем больше он всматривается в собственный беглый эскиз, тем больше ему кажется, что на холсте ничего нет.
Мерлин пожимает плечами, глядя на его работу, говоря, что все не так уж плохо, и Гарри не верит ему, но у него нет сил отказаться от принятия.
прости, заказчик. исполнение 2. пять тысяч символов. Они говорили, что образование определяет. Что старики-преподаватели в закрытой частной школе, вроде Итона, но хуже, сделают твою жизнь лучше, что глупый курс истории аристократии спасет твой зад не единожды, что серебряная ложка - их единственный повод для гордости.
Ты родился таким, не пытайся ничего изменить.
Закрытые школы - квинтэссенция всех пороков Англии. Курево по вторникам, кислота в четверг, в три пополудни, после бутербродов в кафетерии и за два часа до обязательной пробежки вокруг особняка; частная школа - ваша жизнь, вырежьте на лбу, скулах, венах, голени, нарисуйте плакат и молитесь ему, только проснувшись, как Черчиллю или кубинским сигарам.
Записать в блокнот, вырвать страницу, поместить в рамку, повесив ее над умывальником - молиться перед и после еды, видеть в ней своего Бога, видеть Бога и истину в последней инстанции в преподах и старике-ректоре, который, походу, спятил еще с десяток лет назад.
Гарри - юноша семнадцати лет отроду, в рюкзаке и Гегель, и Юнг, и немного Брэдбери - всего понемногу, всестороннее просвещение. Мерлин - юноша семнадцати лет отроду, родом из Ипсвича, бедный аристократический род времен еще самого Бастарда, что кичится не столько умственной составляющей, но скорее фактом, что когда-то они размахивали нормандскими мечами. Мерлин терпеть не может Гегеля, терпеть не может Юнга, но носит с собой "Недовольство культурой" Фрейда и цитирует Жака Лакана. Джеймс - поколение Гинсберга и Кизи, Джеймс готов спорить всегда и везде, поэтому у Джеймса мозоли на руках и отбитые пальцы рук. Молчи, Джеймс, говорить можно только, получив разрешение.
Частные школы хуже тюрьмы, в частных школах нет ничего соединяющего учеников кроме ежемесячных поездок в Лондон. Вот, посмотрите, это работы Маркса, а это одинокий алкоголик Гинсберг. Вот, посмотрите, вы аристократы - те, кто будет цепляться за свое происхождение, когда нет подходящих слов.
Вот, посмотрите, Лондон и его душные комнатушки десять на десять - ваше будущее. Богато обставленный кабинет, не ваши сигары в верхнем ящике стола и дешевое виски в шкафу напротив окна, завешенного тяжелыми бордовыми портьерами.
Протест - то, благодаря чему вы окажетесь на помойке. Вопросы не задают. Частные школы - тюрьма, из которой никогда-никогда не выйти. Они как чертов осьминог, что тянет щупальца, тянет - вот, посмотри, я желаю причинить тебя так называемое добро, подходи, продайся.
***
Мерлин шотландец по матери. Крепкие словечки по понедельникам, изысканный мат, который никто не разберет, пока во рту тлеет сигарета - по вторникам. В руках томик Эриха Фромма, "... ненависть, как и любовь, является безграничным поприщем".
Пить из горла отвратнейший виски, контрабандой привезенный то ли из Швейцарии, то ли из Бельгии, спорить со всеми до хрипоты - создай мир мыслей, тогда появится мир вещей. Отхлебни, тогда появится мир вещей.
***
Первый раз, когда Джеймс целует Гарри, у того трясутся колени.
Мать то ли погибла, то ли была убита, снаружи беспокойно, но кому какое дело, когда частная школа - отдельный мир. Отрекись от матери и от отца, отрекись от родного дома, отрекись от самого себя - раскрывай череп, мы вкладываем туда истины, которые не должны подвергаться сомнению. Открывай душу, готовься выбросить ее на помойку.
Функция языка не информировать, а вызывать представления, говорит Джеймс, приобнимая Гарри, целует его. Тот цепляется за лацканы темно-синего пиджака, обязательная форма - вы, мальчики, ничем не отличаетесь от других учеников, вы элита, которую мы выбрали для зомбирования, добро пожаловать в новый мир.
Любовь это акт веры, и кто имеет мало веры, тот имеет и мало любви, говорит Гарри, отвечая на поцелуй, от которого все еще отдает дешевым пойлом и сигарами, втихаря выкуренными под окном ректорского кабинета.
Я верю, шепчет Джеймс, верю.
Первый раз, когда Гарри целует Мерлина, он не имеет в виду ничего такого. Сегодня четверг, кислотный день, выбросить все проблемы, выжечь на запястье птицу, чайку, подобрав ей имя, а потом выпотрошить ее и выбросить на помойку, куда перед этим выбросили и отца, и мать, и отчий дом.
Мерлин спрашивает, где же ему искать любовь. Гарри, затягиваясь, отвечает, что можно попытаться на помойке. Они дружно прыскают со смеху, а на следующий день сбегают в Ист-Энд и целый день бродят по свалке.
Когда Мерлин первый раз целует Джеймса, они сидят втроем: Гарри, Мерлин и Джеймс. Гарри уже практически спит, обняв подушку и уложив на коленях томик Канта, пока Джеймс лежит на коленях у Мерлина. Они здесь втроем, не считая стен и бутылку отвратнейшего скотча, которую они стырили из кабинета препода литературы, который совершенно ничего не понимает в литературе. Мерлин думает, что хотел бы быть Отелло, тот не умел промазывать. Джеймс думает, что хотел бы быть Джордано Бруно - Джеймс до усрачки любит огонь, когда кровь в организме буквально вскипает от адреналина, а на ладони, которую подносишь к огню свечи, начинают вздуваться волдыри. Мерлин хочет надрать зад Джеймсу, но вместо этого вдвоем с Гарри оказываются на отработке. Естественно, убираться никто и не думал.
Мерлин целует Джеймса, у которого на губах табак и немного меда, Мерлин чувствует взрыв сверхновой у себя в голове.
Частные школы Англии - сборище всех ее пороков, совершенно отдельный мир. Определенность существует лишь относительно прошлого; что же касается будущего, единственная определенность в нем - смерть.
Мерлин обязательно наверстает все, пока не умрет. Мерлин подкладывает подушку под голову Джеймса, ложится между Гарри, от которого почему-то до сих пор несет мятой, и Джеймсом, обнимая обоих.
Мерлин закрывает глаза. Он подумает об этом завтра.
А современная – последним уроком в пятницу, когда запах ранних яблонь вместе с солнцем колотится прямо в сверкающие чистотой окна. Закрытая школа старательно пытается быть казармой, но сбоит на столовом серебре его спина под тонким свитером, простые белые пуговицы на застегнутом под самое горло воротнике рубашки; застегнутый, застигнутый, словно олень в свете фар. Вообще очень много красивых и ёмких фраз. Спасибо большое
...что это было вообще. Из какой неведомой страны пришли эти тексты. Что за неземное существо их пишет. Как эти тексты не умирают от грубости нашего мира. Это же магия.
Автор 2, я не знаю, почему только сейчас дошла до вашего исполнения, но это - невозможно красиво-туманно-правильно, у меня даже слов нету, на самом деле, только какое-то невыразимое чувство внутри после прочтения, спасибо вам!
silverspoon, это вы тут самый клевенький. нет, я бы даже распечатал ваш текст и повесил бы над кроватью, если бы мой принтер был мертвым опоссумом. Йож во фраке, .Eiric., кошка-монашка, вот вообще-вообще не умею отвечать на комплименты - даже различать их не всегда умею - поэтому: спасибо-спасибо-спасибо, я почти почувствовал себя снежинкой с хреновым вестибулярным аппаратом. jehan, where is your gun?, вы котик-котик-котик. спасибо всем, автор дуо кончился как личность благодаря таким прекрасным отзывам. дуо.
-
-
26.03.2015 в 22:55исполнение 1, часть 1/1, ~1000 слов
читать дальше
-
-
27.03.2015 в 10:10отношенийдружбы. Здорово-
-
27.03.2015 в 19:29-
-
27.03.2015 в 19:47держите свои традиции на грани между консерватизмом и кровосмешением
аааа
-
-
27.03.2015 в 21:36исполнение 2.
пять тысяч символов.
-
-
27.03.2015 в 23:50А современная – последним уроком в пятницу, когда запах ранних яблонь вместе с солнцем колотится прямо в сверкающие чистотой окна.
Закрытая школа старательно пытается быть казармой, но сбоит на столовом серебре
его спина под тонким свитером, простые белые пуговицы на застегнутом под самое горло воротнике рубашки; застегнутый, застигнутый, словно олень в свете фар.
Вообще очень много красивых и ёмких фраз.
Спасибо большое
-
-
28.03.2015 в 02:52moriko_amaya, спасибо
silverspoon, беда, большая беда - я не могу замолчать
Котик, ааааа
а1
-
-
28.03.2015 в 06:08-
-
28.03.2015 в 09:11Из какой неведомой страны пришли эти тексты.
Что за неземное существо их пишет.
Как эти тексты не умирают от грубости нашего мира.
Это же магия.
-
-
28.03.2015 в 15:52Это невероятно.
Спасибо за то, что вы есть и пишите такое.
-
-
02.04.2015 в 14:32+ миллион
Оба текста невероятные!
-
-
07.04.2015 в 11:45всем добра в этом чате, отдельно добра второму автору, вы такой клевый.
а1
-
-
07.04.2015 в 12:40-
-
07.04.2015 в 15:45нет, я бы даже распечатал ваш текст и повесил бы над кроватью, если бы мой принтер был мертвым опоссумом.
Йож во фраке, .Eiric., кошка-монашка, вот вообще-вообще не умею отвечать на комплименты - даже различать их не всегда умею - поэтому: спасибо-спасибо-спасибо, я почти почувствовал себя снежинкой с хреновым вестибулярным аппаратом.
jehan, where is your gun?, вы котик-котик-котик.
спасибо всем, автор дуо кончился как личность благодаря таким прекрасным отзывам.
дуо.
-
-
07.04.2015 в 15:46здравствуйте, я автор дуо и у меня ручки не откуда надо растут.
-
-
07.04.2015 в 17:59-
-
20.04.2015 в 08:35-
-
20.04.2015 в 08:40и маску, и шляпу.
-
-
20.04.2015 в 10:02-
-
23.04.2015 в 00:19